Magistra wita – Жизнь учительница
То, что любой человек может ошибаться в своей работе, в своих действиях, замечено ещё древними. У римлян была расхожая поговорка «Errare humanum est» - Человеку свойственно ошибаться. И это так. В психологии человека за тысячелетия ничего не изменилось. Ошибки преследуют нас повседневно и не редко приводят к печальным последствиям. Люди вскоре забывают о них и вновь повторяют свои же ошибки. Но только не в авиации, где командир корабля, его экипаж в результате допущенной ошибки в своих полётах, получает урок на всю жизнь, конечно, если эту жизнь удалось сохранить. И уже таких ошибок не допустит в дальнейшей лётной деятельности.
Однако обидно и совсем не понятно то, что почему-то ошибки, допущенные другими в полётах, не всеми авиаторами воспринимаются как свои, многие из них допускают, даже копируют, точь в точь ошибочные действия своих коллег. О таких повторяющих ошибках приведших к катастрофам я уже приводил примеры в предыдущих рассказах.
О некоторых моментах потери бдительности, ошибочных своих действий и действий экипажа я попытаюсь рассказать на примерах своей лётной деятельности.
Рассказ первый. Лётные курьёзы. Доверяй, но проверяй.
Рассказ второй. Торопись не спеша.
Рассказ третий. Горы есть горы.
Рассказ четвёртый. Слушай и смотри.
Рассказ пятый. Не оставляй торможение на конец полосы, а...
Рассказ первый.
Лётные курьёзы.
Доверяй, но проверяй.
Десять лет я работал пилотом-инструктором в лётном училище ГА. Взлёт, шесть минут полёта, посадка и так 20 – 30 полётов в день, плюс ещё пару полётов в пилотажную зону для отработки фигур пилотажа. Лётной романтики в этих полётах не так уж и много.
Но в жизни одно компенсируется другим. Неизмеримой радостью наполняется душа лётного учителя, когда он видит, что его умение летать, ощущать воздух, чувствовать самолёт передаётся его воспитанникам-курсантам. Проходят многотрудные дни лётной учёбы в воздухе и один за другим в лётной группе, его ученики, поднимаются уже самостоятельно в небо.
Необычное состояние этих молодых ребят, их радость, новизна ощущений вновь и вновь передаётся инструктору. Он радуется успехам своих питомцев так же, как радовался сам, поднявшись впервые в это манящее небо. Результатом его трудов есть рождение СЫНОВ НЕБА. Это можно сказать его «клоны». Он знает, что они будут в воздухе повторять все его действия, вроде он сам в кабине. И только потом, они как малые дети, начнут вырабатывать свой почерк, свою манеру пилотирования.
Вот эту радость, особые чувства, которые испытывает пилот – инструктор при рождении лётчика нельзя купить ни за какие деньги. Наверно поэтому, несмотря на мизерную зарплату, лётные инструктора многие годы работают в лётных училищах ГА.
Но рассказ пойдёт немножко о другом. Наряду с учебным процессом инструктор выполняет и другую лётную работу. Работа эта связана с перегонкой самолётов в ремонт на авиазавод и из ремонта. Здесь он чувствует себя линейным пилотом, проявляет своё умение летать на большие расстояния владеть приёмами самолётовождения, летать в сложных метеоусловиях, испытывать самолёт после ремонта и решать другие задачи. Эти полёты, как правило, выполняются осенью или ранней весной, когда нет учебных полётов. Погода в это время сложная. Ресурс самолёта и двигателя остаётся только что бы долететь до завода, топлива на самолёте всего 125 литров. Каждый такой перелёт приносит много сюрпризов и неожиданностей. Но так уж устроен лётчик, чем сложнее, тем интереснее.
Вот передо мной задание на полёт от 16.09.71года. Перегнать самолёт Як-18А в ремонт из города Бугуруслана, что в Оренбургской области, в город Таллин. В этот день из-за низкой облачности в районе Куйбышева (Самара) аэродром Смышляевка нас не принимал, и я перенёс вылет на 17.09.71г. а задание оставил на память.
На следующий день погода улучшилась, и было принято решение вылетать. Мой « корабль» Як-18А № 82847 стоял напротив командной вышки центрального аэродрома « Александровка». У самолёта, с нетерпением, ожидал меня мой механик Виктор Шмондин.
- Ну, что командир, сегодня летим? Был его первый вопрос.
- Летим, Виктор.
Механики любили такие полёты. Они имели возможность знакомиться с новыми городами, им нравилось рассматривать землю с высоты, но самое главное им давали управлять самолётом. Они быстро усваивали умение сохранять высоту и курс.
- У тебя всё готово? Спросил я его.
- Так точно, командир! Самолёт заправлен, двигатель прогрет, техническая документация на борту, парашюты в кабинах.
- Виктор, обратил я его внимание: Посмотри, как обращаться с парашютом, случайно не дёрни за кольцо. Я, конечно, был уверен, что всё будет хорошо, парашюты не пригодятся, но чем чёрт не шутит. И ещё Виктор посматривай за приборами контроля двигателя, перед посадкой напоминай мне о выпуске шасси. Высота нашего полёта будет 300-400 метров, а может и ниже, в зависимости от высоты облаков. Первая посадка в Смышляевке, затем в Пугачёве, Балакове, Саратове и Балашове - там будет отдых с ночёвкой.
- Командир, всё понял, готов к полёту.
В этот день мы благополучно долетели до города Балашова.
Циклон с низкой облачностью закрыл следующий пункт посадки Воронеж. Два дня ожидания не принесли улучшения погоды, и мы вылетели по запасному маршруту: Балашов – Тамбов – Липецк в обход Воронежа.
В Тамбове пришлось сделать несколько заходов на посадку, так как садиться на раскисшую грунтовую полосу с колеями от самолётов Ан-2, Ил-14 было опасно. Нам выложили посадочные знаки на краю аэродрома, где мы благополучно приземлились.
После заправки полетели курсом на Липецк. Перед вылетом я попросил диспетчера в радиограмме о нашем вылете сообщить в Липецк, что бы связь с нами вели на частоте 128 МГц, так как Липецк работал на другой частоте, а наша радиостанция УКВ имела всего четыре частоты.
Не прошло и десяти минут полёта, как погода стала портиться, облака стали опускаться всё ниже и ниже, на земле стало пасмурно. Сличать карту с местностью стало трудно. На высотах 150-200 метров на земле всё меняется быстро, и обзор сузился до минимума. Осталось одно, строго выдерживать расчётный курс и скорость, по времени определять место самолёта. По расчёту уже должен появиться Липецк, а его нет. По-видимому, усилился встречный ветер. И наконец, вижу водохранилище, а оно на карте южнее города, а за ним городские кварталы. На душе стало легче, хотя топлива осталось тридцать литров, а ещё нужно найти свой аэродром. На западной части города увидел взлётные полосы, военные самолёты. Но посадка там нежелательна, вопросы, выяснения. На неоднократные запросы мой аэродром не отвечал, радиокомпас работал неустойчиво из-за низкой высоты. Зная, что городской аэродром северо - восточнее города набираю высоту 300 метров. Временами в облаках обхожу город с юга и беру расчётный курс, стрелка компаса тоже развернулась в моём направлении, значит точно иду, через три минуты должен появится аэропорт. Наконец под нами бетонная полоса, на стоянке вижу самолёт Як-40, но на мои вызовы никто не отвечает. Довернув влево от полосы, так чтобы пройти вдоль здания аэропорта и обозначить себя предупредил Шмондина, смотреть на аэровокзал там должно быть название аэропорта. Снижаюсь до 50 метров и лечу правее аэровокзала.
- Командир! Я вижу написано « Липецк», радостно закричал Виктор.
- Прекрасно Виктор, заходим на посадку.
Круто, с набором 200 метров, выхожу на посадочный курс бетонной полосы и через три минуты мы на земле. Подруливаю к вокзалу, по сигналу встречающего техника выключаю двигатель.
К самолёту быстрым шагом идет человек в форме и что – то кричит, размахивает руками, по-видимому, ругается в наш адрес. Мы покидаем кабины, снимаем парашюты и ждём этого начальника. Он подходит к нам, видит нас разгорячённых полётом, вытирающих пот с лица, уже спокойно спрашивает: Что вы как шальные носитесь, перепугали пассажиров, да и нас диспетчеров.
-А вы тоже хороши, не отвечаете на наш вызов, вам в радиограмме передали, что бы вы слушали нас на частоте 128 МГц.
- Командир, сообщение о вылете есть и больше ничего, мы уже переживаем, время вышло, а вас нет.
- Из-за низкой высоты полёта радиокомпас работал плохо, вот и покрутились немного над городом.
- Да понимаю вас, сам на брюхе ползал в войну на Ил-2, в вас хоть не стреляли, а каково было нам.
Он подошел к лежащему под крылом парашюту и спросил: Командир, можно ваш парашют одеть. Недоумевая, я сказал: Конечно, вы же были лётчиком-штурмовиком. Он, молча, надел парашют, сел на него, помолчал и сказал: - Спасибо ребята, я вернулся назад в1943 год, когда на подбитом Иле раненный в ноги сел на своей стороне. У меня хватило сил только выбраться из кабины и отползти, продолжал он свой рассказ. Самолёт сгорел, а меня вместе с парашютом, который спас меня, приняв несколько пуль на себя, подобрали наши. После войны был списан на землю. Теперь работаю руководителем полётов. Постоянная связь с лётным составом придаёт мне силы. Он бережно снял парашют и положил под крыло со словами: Он спас мне жизнь, даже не раскрываясь.
Капитан Иван Ефремов пожимал нам руки как своим коллегам и говорил: Топливо сейчас подадут, погода улучшается, Орёл, и Брянск вас принимают. Оформляйте вылет и вперёд не запад. Он был возбуждён, словно находился в том давно ушедшем времени.
Мы продолжали полёт. С высоты 500 метров любовались красотами земли, которую защищал наш новый знакомый Иван Ефремов. Садились в Орле, Брянске, Смоленске и долетели в этот день до Великих Лук.
Правда, в Орле получился казус. Синоптик рассказала мне о погоде по маршруту и подала бланк с прогнозом, с обратной стороны которого нужно было нарисовать профиль земной поверхности по маршруту полёта, что бы знать на каком расстоянии до земли мы будем пролетать в разных точках, если будем лететь по давлению аэродрома. Я, шутя спросил, а как называется ваш город, что бы написать название в начале рисунка. Синоптик, уже не молодая женщина, сурово посмотрела на меня и сказала Орёл, добавив, летают и не знают, где летают.
Подаю задание на подпись диспетчеру. Он возвращает его мне со словами: Командир, вас просят зайти в медсанчасть.
- Зачем, я же сегодня прошёл медицинский контроль.
- Просят, сходи, продолжал он спокойно.
- В медсанчасти меня уже как бы ждали и первый вопрос. Как вы себя чувствуете?
- Прекрасно чувствую, сегодня надеюсь долететь до Великих Лук.
- А почему, вы не знаете, где приземлились?
- Знаю, в Орле, ответил я.
До меня дошло, чем обернулась моя шутка в разговоре в метеобюро. Пришлось объяснять доктору, что ваш аэродром называется не Орёл а «Небесный», потому что все аэропорты секретные и имеют свои условные названия.
Почему-то всё было секретно в те годы, хотя летали спутники и всё о нас знали, но по инерции ещё долго всё держали в секрете. Все лётчики старшего поколения помнят позывной «Леопард», так звали аэродром Волгограда.
Выслушав меня, видя моё прекрасное настроение, доктор пожелала счастливого полёта.
Подписывая задание на полёт, диспетчер ворчал. Настало время уже и уборщица и все кому не лень охотятся за лётчиками, чтобы узнать не нарушили они предполётный отдых. Так и было. Был приказ министерства ГА всем кто заметит, что лётчики, по их мнению, нарушили отдых докладывать, экипаж отстранять от полёта. За это объявляли благодарность и даже давали премию. И, как бывает у нас, все бросились следить за лётным составом.
В Великих Луках мы знакомились с уютным и красивым городом. Зашли в новый, большой универмаг. Там всё сверкало и блестело. Было внедрено новое неоновое освещение, но свет от этих ламп был не естественным, а какой-то синий. Лица у всех были синеватые, словно у инопланетян.
Мы ходили по магазину рассматривали нарядные витрины. У витрины женской одежды работница магазина одевала манекен. Приняв позу манекена, она рассматривала результат своей работы. Мой механик Виктор несколько отстал от меня и с интересом рассматривал девушку и манекен. Усомнившись, что она живой человек, он неожиданно протянул руку к девушке со словами: « Вот бл…ть, как живая», схватил её за нос.
Она вскрикнула, «Что вы себе позволяете, нахал» и отбежала в испуге в сторону. Шмондин испугавшись, застыл на месте и от неожиданности бил себя в грудь кулаками, приговаривая: «Не курю!, не курю»!. Я отводил его в сторону, подальше от посетителей и работников магазина, спрашивал: Что ты кричал, «не курю, не курю?». Придя в себя, он говорил: да я и сам испугался, сомнения у меня были, живая она или нет, стоит как манекен. Вот и хотел убедиться, схватил её за нос. Сам не знаю почему, твердил эти слова.
Расстроенный Виктор просил меня: Командир, только не рассказывай в отряде, засмеют. Просьбу его я выполнил, но при встрече показывал как он бил себя в грудь и мы оба смеялись.
На другой день полёт продолжили. Первая посадка была в Пскове на военном аэродроме. Руководитель полётов обеспечил нам заход на посадку с курса, отправив на второй круг транспортный корабль Ан-12 командой, «Заходит маленький». На земле нас окружили военные лётчики. Они ходили вокруг Яка, хлопали по крылу. – Мы думали, это заходит истребитель, а это учебная парта, хвалили этот самолётик, который и им проложил дорогу в высокое небо.
Военные накормили нас в своей столовой, обслужили наш аэроплан и мы вылетели от гостеприимных лётчиков ВВС. Прошли без посадки Тарту и приземлились в Таллинне.
Виктор Шмондин сдавал самолёт в ремонтный цех. Я в заводоуправлении получил направление в гостиницу и пожелание познакомиться с городом и отдыхать. И ещё сказали, что самолёт, который нужно перегонять в Бугуруслан после ремонта, будет готов дня через четыре.
В гостинице я встретил зам командира эскадрильи, Игоря Андреевича Сазонова. Он прилетел раньше и ожидал уже несколько дней, когда будет готов его самолет. Посетовал ему, что придётся ждать так же несколько дней, когда будет готов очередной самолёт для облёта и перегонки.
- Да ты что, Леонид, не огорчайся, обратился он ко мне. Я улетаю через день, город уже изучил, так что познакомлю вас со всеми его достопримечательностями. Здесь есть что посмотреть и где отдохнуть. На следующий день Игорь Андреевич знакомил нас с городом. Мы оказались в 16-м и в последующих веках. Дальнейшие дни продолжали изучать город. Побывали в городской ратуше, где на вершине шпиля установлен страж города « Старый Томас», в Нижнем и Верхнем городе, в церквях, в парке Кадриорг, на Певческом поле.
Посетили памятник броненосцу «Русалка» и помянули моряков, погибших при взрыве на мине в 1893 году на Таллиннском рейде. Их было 177 матросов и офицеров. На гранитном постаменте возвышается бронзовый ангел. У основания выбиты имена всех погибших моряков и надпись:
«Россияне не забывайте своих героев мучеников».
--------------------------
Через четыре дня мы вновь на заводе. Виктор Шмондин принимает самолёт, я получил парашюты, лётную документацию и подписал полётное задание на испытательный полёт. Надеясь на то, что заводские специалисты и мой механик проверили готовность самолёта, я ограничился обходом вокруг самолёта. Проверил, все ли струбцины сняты с рулей, потрогал стабилизатор, отклонение руля поворота, убедился, нет ли посторонних предметов в кабине. Выслушав доклад механика, что заправка полная, двигатель прогрет, самолёт готов к полёту. Дал ему команду, занять вторую кабину, в воздухе проконтролировать работу двигателя на всех режимах.
Пробежав по бетону 200 метров, мы энергично ушли в набор высоты. Под нами было озеро Юлемисте, на восточном берегу которого находилась взлётная полоса. Нам разрешили выполнять задание над озером на высоте 1000 метров и выше. Набирая высоту по спирали, мы наблюдали синеву Финского залива, зелень парка Кадриорг, башню церкви Святого – Олафа высотой 124 метра, величественный купол православного Александра – Невского собора, Таллиннский морской порт, короче всё, где мы были и что видели в городе, сейчас любовались с высоты.
Мотор работал отлично. Воздух был спокоен. Самолёт был послушен моей воле. Выполнены глубокие виражи влево, вправо, пару бочек и после боевого разворота я перевёл Як на снижение, убрав режим двигателя на малый газ.
Моё удовлетворение от лёгкости управления и наслаждение от полёта нарушил тревожный голос Шмондина - Командир! Увеличь обороты двигателя, пламя от выхлопа может поджечь нас, топливо на крыле.
По крылу растекался бензин, оставляя след за крылом. Увеличив обороты, пламя исчезло, на повышенных оборотах оно всё сгорало в моторе. Запросив экстренное снижение и посадку, выпустил шасси и тормозной щиток и на увеличенных оборотах по кратчайшему пути зашёл на посадку. Стрелка топливомера лежала ближе к нулевой отметке.
Авиазавод находился рядом с ВПП и после пробега по полосе мой Як по инерции катился к заводской стоянке. Перед стоянкой вращение винта остановилось, стало тихо, топливо кончилось.
В присутствии работников завода Виктор Шмондин открыл лючок, прикрывающий заправочную горловину. На горловине была крышка, но меньшего размера и не закрывала плотно топливный бак.
Все махали руками, ругались, кричали, выясняли, кто и когда заправлял самолёт. Но заложниками были мы. Мой механик понадеялся на заводских техников, а я на Шмондина и не проконтролировал его, как всегда делал при приёмке самолёта на заводе.
Могло случиться не поправимое, пожар в воздухе, в лучшем случае, посадка без топлива вне аэродрома.
----------------
Второй рассказ.
Торопись не спеша.
Взлетно-посадочная полоса (ВПП) для лётчиков, так же дорога, как космодром для космонавтов. На нашей планете их много и они разные. Одни оборудованы современными светотехническими и электронными средствами. Их точные посадочные системы позволяют взлетать и приземляться в любую погоду. Но есть и другие ВПП: грунтовые, покрытые асфальтом или бетоном, обозначенные специальными знаками или простыми огоньками, по краям и иа конце. На эти полосы, можно производить посадку только при хорошей погоде, при этом от лётчика требуется проявлять максимум внимания и иметь хорошую выучку. Есть аэродромы, на которых имеется целый комплекс ВПП, с прекрасным оборудованием, позволяющим взлетать и садиться при любой погоде и любой силе ветра, (например в Амстердаме аэродром Schiphol имеет шесть ВПП).
Любые взлётные полосы памятны нам, лётчикам, почему? Да потому, что с них мы уходим в небо, где осознаем себя как бы другими людьми в этой небесной синеве.
Пролетев тысячи километров, порой преодолев циклоны, пыльные бури, тропические ливни, находим нужный нам аэродром, например в Экваториальной Африке, в Бурунди, о которой даже не все слышали. Заходим на посадочную полосу, расположенную среди гор и тропических лесов и приземляем на неё свой корабль, а вернее - возвращаемся на Землю.
Вот по одной из таких рядовых ВПП, типичных для нашей страны 70 годов, мы рулили в другой её конец, что бы после взлёта уйти по курсу на маршрут. Прошедший дождь оставил большие лужи на неровных плитах бетона и слой воды. Дождя вроде не было, но сыпала мелкая туманная морось. Было хмурое утро, типичное для Прибалтики, в частности для Риги. Наш Ил-18 катился, рассекая лужи, набирая скорость, командир притормаживал, но тяга четырёх двигателей ускоряла снова наш бег.
Работа в лётном училище, привила мне профессиональную привычку, следить за действиями курсанта, делать замечания, страховать его при предельных отклонениях в пилотировании самолёта. И уже летая вторым пилотом в Латвийском управлении ГА, нет- нет да я и делал подсказки, намёки на отклонения, как мне казалось, от норм или лётных правил. Мой командир Анатолий Степанович Новаторов обычно спокойно, молча, реагировал на это. А вот в других экипажах в таких ситуациях командиры отпускали в мой адрес резкие реплики:
« Твоё дело правое, сиди и молчи, выполняй мои указания, и жди получку».
Правда, старшим лётным начальникам, отзывались обо мне положительно.
И на этот раз, по моей оценке, мы рулили быстро. Уже оставалось менее половины ВПП аэродрома «Румбула» (теперь там городские кварталы).
- Быстро рулим, проговорил я вслух, вроде обращался к бортмеханику, сидевшему между мной и командиром. Командир посмотрел на меня, в его взгляде я прочитал: - Кого учишь? Нажал на тормоза и самолёт по его воле резко затормозил так , что мы резко наклонились вперёд по инерции.
- А что скажут пассажиры, продолжал я? В кабине все молчали. Самолёт вновь быстро набирал скорость. До конца ВПП оставалось метров триста. Командир начинает тормозить, но самолёт плывёт, вроде и нет тормозов. Мы попали, как осознали потом, на место, где приземляются самолёты оставляя след от резины, да ещё слой воды. С незначительным снижением скорости наш корабль приближается к концу ВПП и мы съезжаем на грунт. Бортмеханик Ян Сирмайс с характерным латышским акцентом говорит: - А второй был прав.
Анатолий Степанович даёт команду увеличить обороты правым двигателям, и мы на повышенной мощности разворачиваемся на грунте на 180* и выруливаем на полосу.
- По крайне мере нужно зарулить на стоянку, осмотреть шасси и самолёт, произносит механик.
- Всё нормально, полетим. Взлётный режим всем двигателям! командует командир, и мы взлетели.
Взлёт прошёл нормально, шасси, закрылки убрались как всегда.
Набираем высоту. Штурман Николай Козлов говорит: - Слушайте, сейчас нам дадут какую-то команду. Но никто ничего не сказал, а просто перевели на другую частоту и на связь с Минском.
На высоте3000 метров вышли из облаков. Солнце заполнило кабину утренним светом и теплом. Но нам было совсем не весело. Летим молча, каждый по- своему переживает случившееся.
Первая посадка в Киеве. Приземлились на новую, длинную ВПП аэропорта Борисполь без всяких проблем. К нашему счастью стоянку дали далеко от аэровокзала. Вышли, осмотрели шасси. Всё вроде исправно, но колёса все в грязи и песке и весь фюзеляж грязный. В общем, привезли латвийскую землю в Украину.
Командир отдал мне полётное задание и отправил нас со штурманом готовиться к следующему перелёту. Когда мы вернулись к самолёту, то увидели чистые колёса, стойки шасси и весь самолёт и довольного бортмеханика. Ян Сирмайс разводил руками и пояснял нам: - Колёса «перегрелись» вот и вызвали машину с водой для охлаждения.
- А бетон тоже нагрелся? пошутил с горечью я.
- Его то- же вымыли.
Удивительно прочно сделан наш самолёт, заметил подошедший бортрадист Вячеслав Шубенков. Ты конечно молодец, продолжал он, но нужно было настоять, осмотреть самолёт в Риге. Меня волнует, чем был расстроен командир перед вылетом? Наверно снова поругался с женой. Пока всё хорошо, но чем закончится всё это? Хорошо если дождь будет продолжаться, то хоть зальёт наши следы от колёс и руководитель полётов объезжая ВПП не заметит нашу промашку. А, в общем, мне стыдно, продолжал он, за вас и за себя. Не настояли. Ты уж больше ничего ему не говори, обратился он ко мне, только, пожалуйста, контролируй его при заходе на посадку в Сочи, аэродром – то сложный.
В Сочи мы отдыхали два дня. Но это был не отдых. Ни на море, ни в город мы не ходили. Мы ожидали самолёт, и что нам скажет прилетевший экипаж. На второй день Анатолий Степанович с грустью сказал мне: - Да, поторопился я, сделал, а потом подумал. Запомни, будешь командиром, всегда прислушивайся к советам членов экипажа и уже тогда принимай решение.
Прилетевший экипаж передал нам самолет, но никто ничего не сказал. Мы несколько успокоились и полетели домой.
В Риге нам дали стоянку напротив аэровокзала. Выходят пассажиры, мы сидим на своих местах и не спешим покидать самолёт. Смотрим, к самолёту идет командир лётного отряда, старший инженер и ещё несколько человек.
- По нашу душу, говорит штурман, готовьте пилотские. Однако эта свита встречала важную персону, пообщались и пошли в депутатский зал отмечать встречу. А мы от волнения и переживаний забыли, что талоны в пилотском свидетельстве вырезают в кабинете, а не в самолёте. И уже спокойно покинули самолет.
Так этот случай остался незамеченным, а может кто-то знал, но не предал огласке. Но след остался на всю последующую лётную деятельность.
Впоследствии я никогда не позволял себе быстро рулить. Это комфорт для пассажиров и безопасность. Особенно это было важно в Африке, где по полосе могут ходить люди, животные, машины, а кое – где и железная дорога пересекает лётное поле.
------------------------
Третий рассказ.
Горы есть горы.
Четыре винта нашего лайнера, загребая воздух, с каждой секундой ускоряли разбег самолёта. Всё тише и тише стучали колёса по плитам взлётной полосы аэродрома «Бина», что в Баку. Набрав нужную скорость, самолёт отделился от Земли, прочно вписался в воздушную стихию и круто перешёл в набор высоты. Преодолевая притяжение земли, мы всё выше и выше уходили от её поверхности, быстро достигли наш эшелон шесть тысяч метров.
Оставив воды Каспия, штурман вывел наш корабль на воздушную трассу Баку – Сухуми. В Сухуми нам предстояла посадка, где часть пассажиров покинет наш корабль, другие останутся и ещё присоединятся те, кому нужно попасть к берегам Янтарной Балтики.
Особенностью этой воздушной трассы является то, что она пролегает между цепью гор Большого и Малого Кавказа. С высоты нашего полёта хорошо просматриваются многочисленные горы высотой 3 -4 тысячи метров. Поэтому они находятся ниже нашего полёта на 2 -3 километра, что позволяет подробно рассматривать картину этой горной земли.
Воздух был чистый и прозрачный. Светило ярко и весело Солнце. Оно находилось несколько слева нашего полёта и как бы подсвечивало эту горно – земную красоту, которой мы любовались из нашей кабины.
Впечатление было такое, словно кто – то медленно крутит большой глобус. Мы смотрим и видим новые и новые картины на его поверхности. Вот уже проплыл величественный Казбек, постепенно приближается Эльбрус с двумя вершинами, эти две огромные высокие горы расположены в средней части Большого Кавказа. Своими вершинами на высоте пять тысяч метров, они как бы держат на своих плечах небесное покрывало - Чистый голубой небосвод, под которым мы летим на замечательном Ил-18. Ниже нас бесконечное нагромождение горных вершин и хребтов, созданных мощным дыханием нашей Земли в давно ушедшие времена.
Так незаметно, наслаждаясь полётом и любуясь красотой природы, мы приближались к городу Кутаиси. Горы здесь становились всё ниже и ниже и постепенно перешли в равнину. Это было начало Колхидской низменности, протянувшейся до самого Синего моря. В этом сказочном месте, древние греки икали Золотое руно, ныне местные жители, на песчаных берегах пытаются найти золото. Рассмотреть красоты этой низменности нам не удалось. Видимость стала ухудшаться, сплошная облачность закрыла землю. Крутобокие башни мощно – кучевых облаков встали на нашем пути. И их становилось всё больше и больше.
Диспетчер Сухуми разрешил нам снижение и обход гроз по бортовому локатору, предупредив: - восточнее аэродрома грозовой фронт, перед вами, продолжал он, Ту-134 из Тбилиси безопасно прошёл и уже приземлился, в районе аэродрома погода хорошая.
Время было ближе к полудню, температура росла, шло быстрое развитие грозовой деятельности.
Сначала, на снижении, мы легко обходили опасные грозовые очаги, где нас подстерегали миллионы вольт электричества, болтанка и ливни. Однако грозовые облака становились всё плотнее, вскоре они оказались замаскированными сплошной облачностью, в окружении которой мы оказались. Теперь опасные очаги могли определить только по локатору. Штурман Николай Козлов уже не отрывался от экрана локатора. Давал команды вправо на 15 -20*, затем на уменьшение курса, и снова вправо, обойдя очередной очаг, старался вернуть нас на трассу. Так мы незаметно для себя уходили правее и правее от трассы, а там - горы.
От разрядов молний был непрерывный треск в наушниках, радиостанцию пришлось выключить. Болтанка и дождь усложняли пилотирование, автопилот выключили и перешли на ручное управление.
На фоне сплошной засветки от гор, очаги гроз выделялись ярко, и то, что мы идём в сторону гор, штурман, увлечённый борьбой с грозами, не замечал , а я с командиром всё внимание уделяли пилотированию.
Неожиданно, как гром, только в кабине, прозвучал встревоженный голос Вячеслава Степановича Шубенкова – радиста, самого опытного авиатора, повидавшего много на своём веку.
- Куда вы летите? Там горы!
Этот тревожный окрик вернул нас в реальность. Поняв опасность нашего положения, мы вывели самолёт из правого разворота, надеясь пройти в непосредственной близости от грозы. Уменьшили снижение и неожиданно вышли из облачности, вернее оказались между её слоями.
От того что мы увидели, ужас охватил наши души. Перед нами, как нам показалось, совсем близко была горная стена. Она надвигалась, несколько справа, своей чернотой на нас. Энергично перевели самолёт из правого крена в максимально левый, так что его затрясло от перегрузки и больших углов атаки, самолёт поворачивался как бы на месте. Мы слились с машиной так, что всем своим существом помогали машине остановить приближение к темноте. Тянули вибрирующие штурвалы, на крыле начался срыв потока, который бил по рулям высоты.
И снова голос, до этого безмолвно наблюдающего за нашими действиями, радиста Шубенкова, - Не увеличивайте больше крен, опасно, мы успеем, мы уйдём!
Время остановилось, стена приближалась. Гудели турбины на максимальных оборотах, тряска вырывала штурвалы, никто ничего не говорил. Мы ждали, она приближалась. Наконец «стена» остановилась, какое- то время она была неподвижна, затем медленно стала удаляться.
- Уменьшаем крен, уменьшаем крен, как бы себе, давал команды командир. Мы уменьшили крен, перевели самолёт в набор высоты и пытались по возможности не приближаться близко к грозовому очагу, который мы старательно обходили некоторое время назад. То чего мы опасались, стараясь обойти безопасно справа, теперь в левом развороте мы летели сознательно в опасную сторону и оказались совсем рядом с грозным явлением природы.
По курсу одни засветки, по возможности ещё больше левый крен, там светлее, просил нас штурман. Сделать это мы не могли. Началась сильная болтанка. Яркие вспышки молний ослепляли нас, огненные стрелы пересекали наш путь. По стёклам кабины струились полоски статического электричества, голубой луч от антенны локатора двигался то влево, то вправо. Воздушные потоки поднимали нас вверх, затем бросали вниз так, что стрелка прибора вертикальной скорости зашкаливала. По кабине летали наши портфели, фуражки и какие-то бумаги. Штурвалы вырывались из наших рук. Но нами владел уже не страх, была борьба с другой, не менее опасной стихией, но это все-таки были не горы, ниже высоты которых мы оказались.
Наконец молнии стали сверкать всё реже и реже, уменьшилась болтанка, дождь уже не заливал стёкла, стала светлеть, мы вышли в чистое небо. Эта борьба с грозой длилась минуту, а может больше, но нам показалось очень долго. Высотомеры показывали пять тысяч метров.
- Отпусти штурвал, отпусти штурвал, - говорил Анатолий Степанович Новаторов, я включу автопилот, ты слышишь меня? повторял командир, обращаясь ко мне.
- Слышу, командир, но я не могу разжать пальцы. С большим усилием воли мне удалось разжать кисти рук.
Вокруг уже было светло, светило солнце. Севернее нас виднелся Эльбрус.
Двигатели и все системы работают отлично, докладывал Ян Сирмайс и продолжал: грозы опасны, но горы - смертельно опасны, как бы рассуждал сам с собой наш бортмеханик.
Радист сообщил Сухуми о нашей ситуации и просил разрешения занять высоту 7800 метров, что бы пройти сверху фронт. На этой высоте мы благополучно прошли между вершинами грозовых облаков, затем со снижением до трёх тысяч метров вышли на берег моря, и счастливо приземлились в Сухуми
Проложив наши курсы обхода грозы на карте, мы определили, что значительно ушли на север от трассы, оказались там, где была гора Лаила, вершина которой уходит на высоту 4008 метров, с которой мы могли встретиться.
Это был для меня очередной жестокий жизненный урок. Он позволил мне и моим коллегам, попадавшим в подобные ситуации, извлекать уроки у себя и у других, и десятилетиями летать безопасно на сложнейшие горные аэродромы, такие как: Адисс-Абеба, Сана, Катманду и не менее сложный Шпицберген.
P.S. 29 августа 1996г. Ту-154 потерпел катастрофу при заходе на посадку на Шпицбергене, столкнулся с горой на высоте 907м. Унёс 141 человеческую жизнь.
25 октября 2000г. В районе Батуми, в подобной ситуации, как у нас, самолёт Ил-18, военного ведомства, на снижении, при заходе на посадку врезался в гору, унеся 83 жизни.
В последующие годы в мировой авиации подобные катастрофы то же происходили.
Четвёртый рассказ.
Слушай и смотри.
Особенностью лётной работы является то, что пилота могут неожиданно подстеречь опасности на любом этапе полёта, даже в самых благоприятных условиях. Полёт протекает нормально, экипаж расслабился, а она, эта угроза, возникает как бы ниоткуда, и экипаж не всегда готов мгновенно уйти от неё.
Один из таких уроков я получил, когда ещё летал в Латвийском управлении ГА на самолёте Ил-18. Это было опасное, критическое сближение с самолетом Ан-24. Аэродромы в 70-х годах были ещё слабо оснащены, не везде были точные посадочные системы, локаторов, по контролю за полётами самолётов, было недостаточно, вторичной локации, как правило, ещё не было. Диспетчер руководил полётами в своём коридоре по радио, отмечал место и высоту на бумажной ленте.
Короче дело было так: - Мы прошли Днепропетровск и снижались в сторону Запорожья, где нам предстояла посадка. Погода была прекрасная, справа по курсу снижения хорошо просматривался величественный Днепр и белые пароходы на его водной глади. Редкие утренние облака украшали небо и были ниже нас. Мой командир, Анатолий Степанович Новоторов, доверял мне пилотирование на всех этапах полёта. Вот и в этом полёте, выключив автопилот, я управлял самолётом в ручном режиме. Сохранял курс вдоль Днепра, выполняя небольшие довороты, снижался по 5 – 7 м/с. В общем это был не обременительный труд, а одно наслаждение. Периодически докладывал диспетчеру о достижении заданной высоты, получал новые указания и продолжал дальнейшее снижение.
Самолётов в нашем коридоре было мало, один впереди на подходе к Запорожью, другой набирал высоту на встречном курсе. Команды диспетчера этим самолётам я пропускал мимо и не осмысливал их.
Полёт в такой идеальной обстановке несколько расслабил экипаж. Командир и штурманом что-то уточняли в схеме ухода на запасной аэродром, бортрадист по дальней связи выяснял какая будет погода к нашему прилёту на базу, а бортмеханик, молча, устанавливал, по моей команде, нужный режим работы двигателям.
Самолёт снижался, словно с пологой горы. Приближаясь к заданной высоте - три тысячи метров, переводя взгляд с земных ориентиров в кабину, на приборы, я обомлел, на нас надвигалось что-то тёмное. Резко бросил самолёт вправо, радиозонд – подумал. В эту же секунду над нами, несколько левее пролетел не радиозонд, а самолёт Ан-24. От воздушной волны наш Ил ещё больше накренился.
Что ты делаешь? кричали мои коллеги в кабине, не осознав, что произошло. Командир инстинктивно схватился за штурвал и помогал мне вывести самолёт в нормальное положение.
После наступившей тишины в кабине Анатолий Степанович, придя в себя, запросил диспетчера, руководившего в нашем коридоре: - Я 85809, какой самолёт пересёк нашу высоту? Наступило молчание. Затем диспетчер дал команду Ан-24 на дальнейший набор и перевел его на другую частоту,
а нам разрешил дальнейшее снижение, добавив, на земле продолжим разговор.
Пилоты встречного, по-видимому, то же расслабились, не анализировали радиосвязь да и не смотрели вперёд, а возможно, пересекли непреднамеренно не разрешённую им высоту. Если это не так, значит это ошибка диспетчера, которую ни мы, ни экипаж Ан-24 не заметили. Дальнейший полёт был завершён благополучно, но в себя мы пришли только после выключения двигателей на стоянке.
У самолёта нас встретил руководитель полётов, он пригласил командира в кабину и они уехали. Штурман и я прошли предполётную подготовку, получили диспетчерское разрешение на обратный вылет в Ригу.
Пассажиры уже были в самолёте, удобно рассаживались на свои места, а мы в готовности ожидали командира. Наконец к самолёту подъехала машина. Диспетчерское начальство проводило Анатолия Степановича к трапу, долго трясло ему руку, и уехало. Ну что командир? Обратились дружно мы к нему.
Он махнул рукой, проговорил свою любимую поговорку «Ядрена Матрёна», - В общем, ребята, инцидента как бы и не было, знаем только мы… Нам стало ясно, это была опасная ошибка диспетчера.
Это был урок, жестокий урок на будущее, всегда слушать радиообмен и анализировать его, даже если команды адресованы другим бортам. Сегодня и на земле и в самолётах есть приборы, предупреждающие об опасном сближении, но сближения случаются. На земле то же люди и они ошибаются.
По прилёту в Ригу командир дал команду: Никому никуда не расходиться, второму пилоту сдать оружие, полетное задание и заказать два такси.
Мы уехали на Рижское взморье, в Юрмалу. Несколько уставшие и возбуждённые мы сидели в ресторане «Маеры». Официанты старательно обслуживали нас, понимая, что пилоты не случайно забрели к ним. Мы несколько расслабившись, вели оживлённый разговор. Бортрадист Вячеслав Степанович Шубенков почему-то просил прощения у меня, называл впервые по имени и отчеству, говорил: - Я виноват, ребята, моя обязанность вести или следить за ведением связи, да и штурман хорош, всё переложили на второго. Штурман Николай Козлов, балагур и весельчак уводил нас от разговоров о полётах. Его любимая тема была о молодости, службе в военной авиации и о женщинах. Уже весёлый, он убеждал меня: - Никогда не признавайся жене, если даже поймает с поличным. Говори, не знаю, как она здесь оказалась, сам удивляюсь этому, и жена поверит тебе, а может, сделает вид, если она умная. И приводил примеры из своей жизни, наполненной юмором. Все со смехом говорили ему: - Коля, не развращай второго пилота. Бортмеханик, Ян Августович Сирмайс, что – то оживлённо рассказывал соседям по нашему столику на латышском языке. Командир, не особый любитель поговорить, со всеми соглашался, а больше молчал и улыбался.
Мы находились на открытой веранде ресторана, до нашего слуха доносился шум набегающих волн Рижского залива. Морской воздух, перемешанный с запахом сосны, пьянил ещё больше наши головы.
Вскоре, наверно не без инициативы Яна, мы стали в центре внимания всех не многочисленных посетителей этого прекрасного ресторана. Уже звучала музыка на авиационные темы. Мы пели песни, к нашему удивлению, нам подпевали все вокруг. Это были люди, которые любили авиацию и с особым почтением относились к лётчикам, (но это было то, уже ушедшее время). В этот момент мы особенно понимали, как хороша жизнь, как бережно нужно к ней относиться тем, кто работает в небе и отвечает за людские жизни.
P.S. Подобное событие, только ужасно - трагическое, произошло 12 ноября 1996 г. в небе Индии около города Дели.
Казахский самолёт Ил-76 снижался, а самолёт Боинг 747 автокомпании «Сауди Эрвэйз» набирал высоту. На высоте 14000 футов (4300м) они встретились. Это столкновение унесло 349 человеческих жизней.
------------------
Пятый рассказ.
Не оставляй торможение на конец
Полосы, а…
В лётном отряде самолётов Ил-18, в Шереметьево, где я оказался после перевода из Риги, были высокие требования к профессиональным знаниям и технике пилотирования.
После успешной сдачи необходимых экзаменов и зачётов меня запланировали в рейс. Первый полёт был в Софию. После выполнения которого и заруливания на стоянку, в Шереметьево, на мой вопрос проверяющему командиру эскадрильи Виктору Дмитриевичу Передрееву: -Разрешите получить замечания? - он сказал одно слово: - Подходяще. Как я узнал позже, это означало неплохую оценку. Затем он продолжил: - Завтра на подготовку, а послезавтра полетишь в командировку в Джакарту. Смена экипажа и отдых у вас будет в Карачи, Бомбее, Дакке, Рангуне и в Джакарте. После недельного отдыха в Джакарте этим же маршрутом домой. Время для отдыха будет достаточно. Использовать его нужно и для занятий английским языком. После прилёта домой необходимо сдать зачёты нашему преподавателю английского, Смирновой Марте Ивановне, по тем урокам, которые усвоишь. Товарищи помогут.
Забегая вперёд, скажу, что за год я освоил весь курс английского и был допущен к ведению радиосвязи на английском языке. Впереди был Ту-154, а там радиста-переводчика не было. Пролетав два года на Ил-18 я, как и весь отряд, перешёл на Ту-154.
Этот самолёт был нового поколения, конструктивно и в технике пилотирования отличался от всех предыдущих самолётов.
В силу определённых обстоятельств, независимых от меня, мне пришлось намного дольше, чем другим моим коллегам летать вторым пилотом. Как лётчика, это меня огорчало, но это время послужило мне прекрасной школой. Мне довелось полетать с первоклассными мастерами лётного дела и многое перенять и многому научиться у них. Это были лётчики, передавшие мне, и моим коллегам, вирус веры в благоприятный исход полёта из любой ситуации. Это у них я, и мои товарищи, научились пилотировать самолёт с особым вдохновением. Это были лётчики старой школы и пионеры освоения реактивной техники, такие как: П.Н.Картерьев, А.И.Пятин, П.И.Девятов, Н.А.Соколов, лётчик-испытатель ГОСНИИ ГА, давший путёвку в небо Ту-154 В.Д.Попов и многие другие.
Мне удалось накопить определённый опыт в особенностях пилотирования самолёта Ту-154, полетать на самые сложные аэродромы Азии и Африки. Учитывая мой опыт лётное начальство, порой, включало меня в экипажи, допустившие какие- либо ошибки и к молодым командирам.
Из Сибири, к нам в отряд, перевёлся пилот Михаил Черненко. Он имел небольшой опыт полётов командиром на самолёте Ан-12, был старательным пилотом и через два года был введён командиром Ту-154. Перед этим успешно защитил диплом в Академии ГА.
Почему-то в 70-80 годы Академия открывала путь всем вторым пилотам на командирское кресло. Правда, не все справлялись с этим допуском, а некоторые оставались на всё время в кресле второго пилота. И ведь было ясно, что Академия не учит лётному мастерству, это не школа высшей лётной подготовки и не лётный отряд. К тому же некоторые «академики» имели слабые знания. О таких, наш начальник штаба Евгений Степанович Лычагин говорил: - Беда этого лётчика в том, что он, имея высшее образование, не имеет нормального среднего.
Но к Михаилу Черненко это не относилось. Сначала ему доверяли полёты на простые аэродромы в Европу, но вскоре его провезли по трассе в Улан Батор. Рейс этот был не престижный из-за малых суточных и опытные командиры любыми путями избегали туда летать. Первая посадка по маршруту была в Иркутске, затем в Улан Баторе. Эти аэродромы не совсем сложные, но только не для начинающего командира. Это было ясно всем в отряде. Тем не менее, молодого командира Черненко допустили к полёту по этому маршруту. Командир эскадрильи перевел меня в его экипаж, предупредив: - если что, подскажи, подстрахуй.
Первая посадка в Иркутске с курсом 117* выполнена отлично, катимся в гору ( полоса с уклоном ) включаю реверс двигателей, но командир почему-то активно не использует тормоза колёс. Самолёт замедляет бег и мы останавливаемся в конце полосы и медленно сруливаем на рулёжную дорожку.
После заруливания на стоянку проводим традиционный разбор. Учитывая молодость командира, я смело поинтересовался у него: - Почему сразу, после приземления, не применил активное торможение, начал тормозить только перед выключением реверса?
- Какие проблемы, мы же остановились в конце полосы, перед рулёжной дорожкой,- с уверенностью в правоте своих действий, ответил он.
Слышу задорный голос бортинженера Вадима Кирюхина: - У меня командир никогда не перегревает колёса, тормозит аккуратно. Штурман промолчал. Мои слова были как бы и не по делу.
- Но руководство по лётной эксплуатации требует то, о чём я сказал. И ещё шутя, обращаясь ко всем, привёл лётную поговорку.
« Не оставляй торможение на конец полосы, а любовь на старость».
Но меня никто не поддержал, может в знак солидарности с командиром, а может из-за того, что я был новичок в экипаже. Хотя Михаил знал, что с моим мнением многие считаются в эскадрильи.
Конечно, проблемой тяжёлых самолётов во всём мире - является перегрев колёс от торможения, после приземления. Наш Ту-154 был в то время не оборудован вентиляторами колёс. Нередко проходилось охлаждать колёса водой, порой менять колёса и даже тормозные устройства, и это ложилось и на плечи бортинженера, вот он и хвалил командира. Инженерный, да и лётно-командный состав просил командиров по возможности, беречь колёса от перегрева. По-видимому, Михаил Черненко воспринял эту просьбу не критически.
Летим дальше, пересекаем озеро Байкал, государственную границу и мы уже над Монголией. Под нами каменистая горная местность, среди которой течёт река Селенга, впадающая в неё Орхан. Пролетели город Дархан. По курсу полёта, слева, начинаются горы высотой до 2800 метров. Не прошло и часа, мы над аэродромом Улан Батора. Аэродром этот горный, на высоте 1330 метров. Заходим на посадку с курсом 141*, с попутным ветром до пяти метров, так как с другой стороны, из-за гор, заход невозможен. Чётко выполнив заход, приземлились в заданном месте полосы.
Пассажиры в этот момент с облегчением вздыхают, наконец, Земля. Но экипажу ещё не до приятных вздохов. Ему необходимо обуздать огромную силу инерции, рождённую посадочным весом самолёта 80 тонн, и скоростью в этот момент 260к/ч. Выдержать направление на пробеге, по неровным плитам полосы, не отклониться от оси ВПП и остановиться на бетоне.
В дальнейшем всё происходило так: - В момент касания полосы двигатели на минимальных оборотах. После опускания передней стойки шасси я синхронно, чтобы не было разворачивающего момента, включаю реверс первого и третьего двигателя. Открываются ковши на выхлопных устройствах двигателей, тем самым, перекрывают истечение газов назад, направляют их вперёд, по движению самолёта, создавая при этом активное торможение. Торможение усиливается по мере увеличения оборотов турбин, увеличивается и шум. Этот момент всегда чувствуют и слышат пассажиры. Затем где-то на средине ВПП шум резко исчезает – реверс выключен. В момент включения реверса, пока турбины набирают обороты, эффект от реверса ещё незначительный. Командир, носками ступней нажимает максимально на тормоза, начинается активное торможение 12 колёс. Так происходило и у нас. Реверс включён, самолёт мчится по неровностям бетонных плит, командир старательно выдерживает направление, но медлит с тормозами, а может, не максимально жмёт на них. Скорость, по докладу штурмана Евгения Ермолаева, замедляется медленно.
- Тормози! Тормози! – Обращаюсь я к командиру. Самолёт пробежал середину полосы, а скорость ещё 200 км, конец ВПП уже приближается. На скорости 120 км выключить реверс - командует командир, я задерживаюсь с выключением, и только после повторной, резкой команды, выключаю. Становится уже ясно, что не хватит полосы, я повторно включаю, объявляю –«реверс включён». Поняв, что поторопился с командой на выключение командир подтверждает – Включить.
(Реверс выключается на этой скорости потому, что менее 120км, от струй, направленных вперёд, в двигатели могут попасть песок, камни с полосы). Однако, командиру дано право, при нестандартной ситуации, использовать реверс до полной остановки.
Но момент упущен. И ещё одну ошибку допускает командир. С основных тормозов, переходит на аварийные. Самолёт замедляет бег и плавно сходит с бетона и останавливается. Перед нами столб пыли от реверса, внизу каменистая земля.
Мы на земле, видим результаты нашей посадки, а командир увидел свою оплошность в использовании тормозов. Передние колёса сошли с бетона на пять метров, основные шасси на полосе. Аварийные тормоза тоже использовались не эффективно так, как нет следа от резины, да и резина целая. (У аварийных тормозов нет автомата растормаживания)
Факт есть факт - выкатывание с полосы. Это предпосылка к лётному происшествию. Расследование, разборы и результат – командира переводят на правое кресло. Для него это был сильный моральный удар. Вскоре он заболел и был списан с лётной работы. Так печально закончилась лётная карьера перспективного командира корабля Михаила Черненко.
P.S. Учили нас прекрасные учителя – лётчики. Сами мы учились не только на своих ошибках, набивали шишки, накапливали определённый опыт, и им обязательно, делились с другими, что бы этим, другим, было легче. В конце концов, качество накопленного опыта в лётных коллективах становилось таким, что свою задачу могли решать все без исключения. Главным являлось то, что все вместе мы верили в одно и то же, в благополучный исход любого полётного задания. Может поэтому, у нас не было страха перед неизвестностью. Нам было всё по плечу и всё преодолимо. А коллектив был огромный: Несколько лётных отрядов, разных типов самолётов более ста, только в моей эскадрилье было около сотни лётного состава.
Накопленный опыт международных полётов позволял нашему управлению летать, можно сказать, во все точки планеты. Из зимы в лето и, наоборот, в пески и тропики, и на высокогорные аэродромы. Летали мы и в горячие точки. Приземляли корабли на необорудованные, полуразрушенные полосы - и все полёты выполняли безопасно.
Леонид Хайко. 2012г.
HaikoLD.narod. ru